• 	Сухоруков Виктор Иванович 012.jpg Виктор Сухоруков

  Виктора Сухорукова представлять нет нужды. Достаточно назвать лишь несколько ролей — в картинах «Брат» и «Брат 2», «Остров», «Бедный, бедный Павел», «Комедия строгого режима», «Счастливые дни», «Пушкин. Последняя дуэль», «Пассажирка» среди множества разноплановых ролей, сыгранных им в кино. Талантливый актёр, вдумчивый, темпераментный, увлекающийся, он разработал собственный подход к работе над ролью, и это касается его жизни не только в кинематографе, но и в театре. В день премьеры новой постановки Театра им. Моссовета «Царство отца и сына» Виктор Иванович дал эксклюзивное интервью журналисту РуДата, о многих моментах из своей творческой жизни рассказав впервые.

Виктор Иванович, раз мы с Вами встретились в день премьеры спектакля «Царство отца и сына», расскажите сначала об этой новой постановке...
Новее некуда. Полтора года назад руководство Театра им. Моссовета пригласило меня на роль царя Федора Иоанновича в спектакле режиссера Юрия Еремина «Царство отца и сына». И я вдруг согласился. Почему вдруг? До этого, конечно, я имел приглашения из других театров, но игнорировал их наверное потому, что девять лет назад одной из причин разлада с Питером стал мой уход из театра. Были времена, когда меня выгоняли по статье, а потом наступил момент, когда я уходил уже по собственному желанию, не находя общего языка с руководством. И последним театром, из которого ушел, был Театр комедии, где я начинал в 1978 году. Меня тогда пригласил на главную роль Петр Фоменко. Я уехал из Петебурга, и уже 9 лет в Москве, играю только в «Игроках» Гоголя в Театральном товариществе Олега Меньшикова. И вдруг мне сделали такое предложение в Театре им. Моссовета. Это тот случай, когда я не мог отказаться. Во-первых, это очень мной уважаемый легендарный театр, в котором когда-то работали Раневская, Любовь Орлова, Марецкая, Мордвинов, Марков, Ванин, Бирман — огромная гвардия актеров, известных всей стране. Я так люблю этих актеров, что считаю честью для себя играть в театре, где работали они. А коллектив и сегодня замечательный.
Во-вторых, спектакль — по двум пьесам Алексея Толстого «Смерть Ивана Грозного» и «Федор Иоаннович». И третье, конечно: кого играть-то будем? Федора Иоанновича.
А так как в 20 веке, да и сегодня, эту роль играли и играют лучшие из лучших, мощные из мощных, мне хочется встать в ряд вместе с такими актерами и попробовать свои силы, тем более, как мне кажется, я для этого созрел. Сегодня у нас премьера, и я об этом не жалею, так как думаю, что с этой ролью я справился. Так и получилось, что 2009 год я завершил премьерой и с этой же премьеры начинаю 2010-й. Надеюсь, эта роль придаст мне силы, энергии, уверенности и публике доставит удовольствие. Думаю, что и критика примет этот спектакль. Он настолько меня увлек, что покоя не дает и вне стен театра. Я даже жаловался режиссеру, говорю: «Юрий Иванович, давно со мной такого не было, поехал на Новый год к родным своим, на родину в Подмосковье, а роль покоя не дает, спектакль из головы не выходит». И это даже стало меня настораживать, поскольку самое главное дело уже сделано, теперь только нюансы остались, и тем не менее до сих пор существую в какой-то тревожности, может быть, от масштаба роли. И мне кажется — и это тоже редкость, когда я так уверенно об этом говорю — у нас все-таки получилось очень серьезное театральное представление.

Но в Вашей практике уже были роли царей, «Бедный, бедный Павел», например...
Это в кино. А в Питере я играл в театре царя Гороха в сказке много лет назад, потом озвучивал царя в мультфильме, а по-настоящему, конечно, у меня на сегодня как бы уравновесилось: царь Павел в кино и царь Федор в театре.

Чем-то отличается работа над ролью человека, облеченного властью, от работы над другими ролями?
Думаю, дотошностью моей отличается. Больше нужно дотошности, потому что если ты работаешь или репетируешь реальный исторический персонаж, надо и соответствовать этой реальности. Поэтому больше читаешь литературы, изучаешь время, его биографию, его характеристику, в герое хочешь разобраться. И поэтому у меня есть программа работы над ролью: я — исследователь, я — следователь, я — прокурор, я — адвокат, потом судья, потом родственник. Я влюбляюсь в эту роль — и становлюсь полностью на ее защиту. То есть роль становится другом, а потом самим собой. Вот такая интересная линия работы над ролью. В данном случае работа над ролями царей не сложнее и не легче, просто более трудоемкая, насыщенная. Потому что если вымышленный персонаж, а тем более современный, а тем более в плохой истории — от чего я, слава Богу, пока огражден, — копать-то много не надо: сочиняй, фантазируй да гони волну.

А тут приходится тщательно работать над историческим материалом...
Мало того, чтобы поверили, и поверили не только в меня, надо, чтобы поверили и в моего царя. Чтобы царь зрителю был интересен, чтобы он поверил: царь таким и был на самом деле. При всех отрицательных чертах и качествах моих царей я хочу, чтобы к ним прониклись, их полюбили. Врага или плохого человека любить тяжело, поэтому я хочу делать из них хороших людей. Это актерское желание. Говорят, зачем вы это делаете, а вдруг он был плохим царем? Я отвечаю, мы этого не знаем. Павла убили, но не думаю, что убили за плохое, уверен, он кому-то мешал, значит что-то делал благое, его убили не простые какие-то разбойники, а люди из его окружения.
Или Федор Иоаннович. Он 11 лет правил Русью, хотя все это приписывают Годунову, и, однако, просуществовал эти 11 лет на троне и Русь расставалась с ним очень тяжело. Будь он плохим человеком, вряд ли бы Русь рыдала так, как рыдала, провожая его в последний путь. К чему я веду? К тому, что хочу, чтобы моих царей зрители полюбили, узнали их лучше. Почему? Потому что это наша история, а свою историю надо знать хорошо, что, увы, не все понимают.

	Сухоруков-в-роли-Павла.jpg Виктор Сухоруков в фильме «Бедный, бедный Павел»

Наверно Ваши размышления по поводу роли и стремление показать положительные черты героя относятся не только к царям. Мне кажется, Вы в каждой роли пытаетесь найти что-то положительное...
Если я в плохом герое буду искать плохое, то он будет однобокий, примитивный персонаж, а когда ты в убийце ищешь обаяние или моделируешь его обаятельные черты, когда из врага для себя делаешь человека нужного, очень важного, друга, это намного страшнее и больше впечатляет. Поэтому, конечно, Вы правы: я всех своих персонажей люблю и наделяю их какими-то положительными эмоциями, окружаю своей любовью только для того, чтобы высечь обаяние персонажа. Зачем нужно обаяние? Чтобы вызывать интерес зрителя. Зачем нужен мне этот интерес? Чтобы увидели, сказали: «Ты смотри, ох какой, ну-ка дай мы его разглядим». И тогда — я на коне, потому что меня увидели, заметили, похвалили, и ничего в этом плохого нет.
А зло-то всегда привлекательнее, но оно будет очень сильным и ярким, если будет обманчивым, пленительным. Мне редко это удавалось, но если бы мне дали сыграть героя положительного, очень правильного, я наверно — впервые сейчас скажу — начал бы с изучения его дурных привычек, страстей, желаний, и исходя из этого стал бы строить его образ.

Вы сыграли много ролей, но наверное есть такая, которую бы Вам хотелось и пока еще не удалось сыграть. Какая это была бы роль? Я знаю, что Маковецкий, например, хотел бы сыграть комедийного персонажа, а Нахапетов в свое время очень хотел сыграть Обломова...
И я бы хотел сыграть комедию такую, чтобы все ухохотались. Но все же мне хочется сыграть роль независимо от жанра и эпохи, роль-метаморфозу, роль оборотня. С удовольствием сыграл бы Бабу Ягу, вампира какого-нибудь влюбленного. Я люблю роли ни по имени, ни по фамилии, ни по времени, ни по жанру. Я люблю персонажей по превращению, я хочу сыграть героев трансформирующихся, которые от поступка становятся другими или от ситуации меняются, персонажей событийных. Например, пришел на вокзал, чтобы сесть в поезд и поехать в пункт А, и вдруг понял, что перепутал время, прозевал свой поезд и поэтому все в жизни человека меняется. Я люблю и героев-хамелеонов, и сюжеты, которые меня идущего заставляют бежать, меня лежащего заставляют вставать, меня страшного превращают в красивого человека и наоборот.

Была какая-то роль, максимально приближенная к Вашему представлению?
И не одна. Другое дело, что они больше тяготели к отрицательным персонажам, это и «Комедия строго режима», и «Про уродов и людей», картина «Пленники удачи», которую, к сожалению, никто не увидел, «Замок» по Кафке, когда через открытое лицо, через обаяние вдруг проступает что-то чужое, холодное. И в этом отношении почти все роли я пытался так играть, чтобы из мягкого — в жесткое, из холодного — в горячее.
А какие роли у меня в фильмах «Агитбригада „Бей врага!“» и «Не хлебом единым»! Картины, к сожалению, прошли в широкого прокате малозаметно, а я считаю, что они заслуживают колоссального внимания, не только потому, что я там играл.

Только в 2009-м на экран вышли фильмы «Сынок», «Кошечка», «Пассажирка», где Вы играли. Можно сказать, что Вы сейчас переживаете какой-то новый этап в жизни творческой...
Нет. То, что я созрел, обогатился, набрался опыта — это все есть. Даже хитрость и лукавство имеют возраст и багаж. И с годами, тем более, когда любишь свою работу, ты становишься мудрее, хитрее, чувственнее, игривее, каждая роль с возрастом становится горячее и горячее. Мне так кажется или я так хочу, это неважно. Но сегодня у меня в жизни — простой, тишина, сегодня очень скромно я существую в кинематографе.
За 2009-й у меня были три роли: небольшая роль в фильме Юрия Кары «Гамлет. Все повторяется» и малюсенькие эпизоды в «Сердцах четырех» у Говорухина, которому я не мог отказать, и в картине «Дочь якудзы» Сергея Бодрова и Гуки Омаровой. Продюсер этого фильма Сергей Сельянов, я этим людям тоже не мог отказать. И все. Я весь год занимался только театром, только ролью Федора Иоанновича. Конечно, имел возможность сниматься в кино, но от всего отказался только потому, что не хватило бы сил и энергии качественно сочинить роль Федора. Я не прогадал, не жалею об этом, а как будет дальше — посмотрим.

Еще ждем «Овсянок» Алексея Федорченко...
И в «Овсянках» у меня суперэпизодическая роль. Но чем блистательна эта роль — она в стихах, мой герой разговаривает стихами Дениса Осокина. Это — счастье.

Вы довольны это ролью?
Оо-очень, и именно поэтому жалею, что меня там очень мало, хотелось бы больше. Но история не о нем, не об отце-покойнике.

Вы дебютировали в кино в картине Родиона Нахапетова «С тобой и без тебя», это был и его режиссерский дебют. Ваши впечаталения от первой работы на площадке...
Рассказываю с удовольствием. Я в то время был молодым человеком, мальчиком совсем, и мечтал стать актером. Подумал, что просто так мне в театральный вуз не поступить, потому что там все по блату, и решил, что надо срочно сняться в кино. А через кинематограф мне будет легче попасть в театральный институт. Я часто ездил на Мосфильм и на студию Горького по объявлениям из газет «Пионерская правда», «Ленинское знамя», «Вечерняя Москва», где сообщалось, что в тот или иной фильм требуется мальчик. И в один прекрасный момент, гуляя по Мосфильму, заметил эту картину, у нее, кстати, было другое название, это потом уже появится «С тобой и без тебя», и снималась там в главной роли Ирина Печерникова, позже ее заменит Марина Неелова. А когда я снимался, в главной роли была Печерникова, и съемки были в павильоне на Мосфильме, и Родион Нахапетов, я помню, был в пиджаке и ярко-красной рубашке. И когда объявили обед и все ушли из павильона, он бродил между декорациями и о чем-то думал. Я был там в комсомольской массовке. Нахапетов заставил меня залезть на стремянку и поправить плакат с революционным лозунгом. Эпизод остался, но меня вырезали, то есть меня в кино-то нет, в кадре плакат остался, а меня Нахапетов вырезал, и тем не менее я, не стесняясь, всегда говорил, что там снимался, и везде вы можете прочесть, что Сухоруков снимался в таких-то фильмах, и в том числе в фильме Нахапетова «С тобой и без тебя».
А до этого я снимался в массовке фильма «Молодые», пробовался в фильмы «Дом и хозяин», «Год спокойного солнца», «Черт с портфелем». Я даже с Эдмондом Кеосаяном разговаривал, когда он искал актера на роль цыгана в «Неуловимых мстителях». Врал, что умею играть на гитаре, скакать на лошади, но меня тут же забраковали, потому что какой из меня цыган – такой лопоухий...

	Сухоруков Виктор Иванович 010.jpg

С начала 1990-х у Вас почти каждый год выходит по одной, две, а то и три картины, я имею в виду период до появления фильма «Брат». И в основном это детективы или криминальные драмы...
Время такое было...

Но были среди этих фильмов «Бакенбарды» об обществе пушкинистов, «Замок» по Кафке, «Крепкий мужик» по Шукшину, «Комедия строго режима». Настолько разноплановые роли, что непостижимо, как это уживается в одном человеке...
Пропустили одну картину между «Бакенбардами» и «Замком» — «Счастливые дни». Чем она уникальна? Это был дебют Алексея Балабанова, и эту историю я очень часто рассказываю, потому что она навеяна чудом.
В этом году 20 лет «Бакенбардам». До «Бакенбардов» меня не снимали вообще, ну было несколько картин на «Лентелефильме»: «Ювелирное дело», «Презумпция невиновности», «Мера пресечения». И однажды, когда меня пригласили на маленький эпизод в дебютную картину про войну и забыли на съемочной площадке, я сказал себе: «Больше на Ленфильм ни ногой». Решил себя посвятить театру, какой бы он ни был в моей жизни.
И вдруг «Бакенбарды». Если бы Дима Певцов, утвержденный на роль, не отказался от нее из-за съемок у Глеба Панфилова в фильме «Мать», если бы был помягче характер у Сергея Колтакова, «Бакенбардов» в моей жизни не случилось, так бы я и протаптывал себе дорожку в театре. А второй режиссер Володя Студенников, с которым мы были много лет назад знакомы по театру, сказал Юрию Мамину: «Есть один талантливый, но никому неизвестный товарищ». Мамин засомневался во мне, считая меня немножко перезрелым для этой роли. Я ему тогда сказал: «Юрий Борисович, это не я старый, это ваш герой слишком молод для той идеи, которая заложена в фильме. Наоборот, герой должен быть созревшим, с неоконченными двумя образованиями высшими, человеком без возраста, если хотите — с лицом лилипута, чтобы, глядя на него, зрители разных поколений и возрастов, говорили: „Откуда это взялось, что это такое?“».
И он, видимо, с этим согласился, у меня была интересная кинопроба. Он дал мне задание: «Импровизируй. Вот перед тобой огромная армия молодежи, агитируй их за собой». И я начал с ними разговаривать, это записали на пленку. И когда все собрались у монитора и стали смотреть, я из-за голов понаблюдал за собой на экране и сказал громко и нагло: «Вы как хотите, а я собой доволен», и уехал на гастроли во Фрунзе, а потом в Алма-Ату. Уже там меня догонит телеграмма, что я утвержден на главную роль в фильме Юрия Мамина «Бакенбарды», и если бы я не снялся в этом фильме, то и нечего мне было бы делать на киностудии.
Когда я был на озвучании роли в этом фильме, встретился на «Ленфильме» с Бельской, познакомившей меня с Алексеем Балабановым, у которого она была ассистентом. Это была моя первая встреча с ним. Он был в запуске с картиной по Беккету «Счастливые дни» в мастерской Алексея Германа и к тому времени перепробовал человек семь, очень талантливых и заметных актеров Ленинграда. Балабанов дал мне почитать сценарий, после пробы утвердил меня вместе с Ликой Неволиной, и с тех пор мы долго сотрудничали.
Потом будет «Замок» по Кафке, «Брат», «Про уродов и людей», «Брат-2», «Жмурки». Но сегодня, к сожалению, мы не работаем вместе. Жаль. Оглядываясь в прошлое, могу сказать, что мы с ним начинали и начали красиво, Канны тут же поманили Балабанова с фильмом «Счастливые дни». «Замок» был в Берлине. Фильм «Про уродов и людей» собрал столько призов, что можно квартиру обставить. «Брат» и «Брат-2» сделали меня суперпопулярным человеком и подарили мне такую внутреннюю свободу, самоуважение и чувство собственного достоинства, что наверно вправе Балабанов сказать: «Ну и хватит с тебя, будь этим доволен». А я и доволен.
В «Счастливых днях», которые получили главный приз на фестивале в городе Заречный под Екатеринбургом, меня увидел Михаил Кац и пригласил на главную роль в картине «Хромые внидут первыми» по произведениям американской писательницы 1930-х годов Фланери О’Коннор.

«Брат» и «Брат-2» очень популярны, их смотрели и смотрят с удовольствием. Не было у Вас опасения, что эта роль станет Вашей визитной карточкой, кого бы Вы потом ни сыграли?..
Конечно, было. Особенно после выхода «Брата-2». Сергей Бодров, прочитав сценарий, позвонил мне и сказал: «Витюш, поздравляю, это твой фильм». Что он тогда имел в виду, я не знал, но действительно второй фильм меня немножечко подкинул к небесам. Когда началась лавина популярности и любви к этому фильму, а стало быть эта любовь досталась и мне, я испугался. Я назвал этот испуг «синдромом Ихтиандра».
Что я имею в виду? Владимир Коренев, еще студентом сыгравший Ихтиандра, так и остался человеком-амфибией для целого поколения людей, что бы он ни играл. Анатолий Кузнецов, сыграв роль Сухова, словно захлопнул дверь прошлого и что бы ни делал в будущем, оставался и остается для многих Суховым. Как и Вячеслав Тихонов, который был до Штрилица великолепным актером, и до и после Штрилица у него были гениальные роли — «Доживем до понедельника», «Белый Бим Черное ухо», но он в народе Штирлиц. И поэтому, конечно, я боялся.
Но... придет время, наступит такой час, когда я скажу себе: у меня такая роль случилась, а могло бы этого не произойти. Судьба ко мне благосклонна, она помутузила меня в первой жизни, как бы подлечила, забинтовала во второй, и в третью, нынешнюю жизнь она балует меня, потому что этот синдром брата-татарина меня минул, и хотя до сих пор меня окликают братом и хвалят за «Брата», но вдогонку нет-нет, да и говорят: «Но Павел-то твой хорош», «Но в „Острове“ Вы замечательны», а «„Не хлебом единым“ какой Вы молодец». И пусть я остаюсь Братом для всех во веки веков, но к этому Брату добавляется еще какая-то роль, и это — великая моя победа и радость.

	Сухоруков Виктор Иванович 011.jpg

Вы играли в комедиях, боевиках, исторических картинах, в арт-хаусе. А какой жанр Вас наиболее привлекает?
Комедия, потому что и в комедии можно быть серьезным, глубоким. Но как хочется и как приятно видеть, когда человек от души хохочет. Это сегодня дефицит, редкость, и конечно, вызвать слезы легче, смешить тяжелее. Сегодня очень веселые люди, актеры с юмором, особенно из телебизнеса, пытаются нам преподнести кинокомедии, но они не так смешны, как пошлы, не так умны, как примитивны. Я вижу, конечно, в этих фильмах их труд, но только, к сожалению, моего понимания их труда хватает не на весь фильм. Я понимаю, что они трудились, старались, хотели, как можно лучше, но я до конца этого труда не оцениваю, не смотрю — выключаю. А хочется, хочется веселого, развлекательного по большому счету. У меня не было в жизни мюзиклов, а я бы с удовольствием сыграл «Карнавальную ночь», «В джазе только девушки», например, «Серенаду Солнечной долины», «Веселые ребята». Я перечисляю фильмы, потому что я мало видел их на сцене. Хочется такого русского Бродвея, но на экранах российских просторов.

Рассказывая о фильме «Бакендбарды», Вы говорили: «Вот если бы не случилось этого...». У каждого есть в жизни цепочка случайностей, которая, как Вы правильно сказали, приводит из пункта А в пункт Б. Не знаю, насколько это случайная цепочка: «Бакенбарды» — общество пушкинистов, и после этого «Пушкин. Последняя дуэль» и роль полковника Галахова. Причем это лицо не историческое, и по замыслу режиссера не одна из главных ролей, она уже потом, во время съемок, выросла до главной. И в фильме реальные события, и Ваш герой — выразитель точки зрения определенных научных кругов...
Как можно эту историю назвать случайностью? Ее и закономерностью не назовешь. Только чудом. Почему? Конечно, Наталья Бондарчук, думаю, не видела «Бакенбарды», и тем не менее она пригласила меня на эпизод, уже работая над фильмом. Пригласила сыграть только допрос Лермонтова, и я согласился.
Потому что — Бондарчук, потому что — женщина, потому что она была главной героиней у Тарковского, и материал был замечательный. Прихожу на съемки, а актера, игравшего Лермонтова, нет. Где Лермонтов, спрашиваю, она говорит, мол, будет-будет, а пока вот эту сценочку сыграем. Я говорю, хорошо. На следующий день снова нет Лермонтова, а она мне другую сцену предлагает, потом уже узнал, что она сказала: «Заполучить Сухорукова и не воспользоваться этим, было бы грешно». Я даже немного обиделся, говорю, как же так, мы так не договаривались, но решил пойти до конца.
Не могу назвать это главной ролью, но то, что она получилась заметной, очень серьезной и реальной, хотя это вымышленный персонаж — это да. Галахов — наглядный пример моего подхода к работе над ролью. Я взял образ, предложенный режиссером, и решил его сделать реальным, своим, как мне кажется, положительным. И люди поверили, что это было на самом деле. Вот я и рад.
И настаиваю на слове «чудо». И то, что меня утвердили на фильм «Бакенбарды», для меня было колоссальным событием. Я не рассчитывал на продолжение какого-то пути, той тропинки, на которую меня поместил Юрий Мамин. Никто не угадает, что будет завтра, мы только задним умом умны и предсказуемы. Так и здесь, чем дальше я ухожу в будущее, тем больше прошлое проявляется во всех своих шифрах, кодах, знаках, и думаешь, а-а, так вот, как это было, вот почему это произшло, а вот в связи с этим, а вот отсюда, оказывается, вытекало все это.

В 2009-м была еще одна премьера — фильм «Кошечка». Картина неординарная: и сюжет — сплошной сюрреализм, психоделика, и сняли за 5 дней, плюс еще арт-хаус. Вы как к арт-хаусу относитесь?
Что такое арт-хаус? Это поиск. Арт-хаус — это массовое самовыражение, если говорить о кино. Если арт-хаус одного человека — это амбиции, странность, может быть, даже скрытые формы шизофрении. Но когда арт-хаусом и сочинительством неким абстрактным, абсурдным, неожиданным, занимаются два человека и более, это называется массовое самовыражение, когда все самовыражаются и хотят быть непохожими на других. И я с удовольствием в арт-хаусе снимался, и в картинах «Счастливые дни», «Лучшее время года» Светы Проскуриной, «Богиня: Как я полюбила» Ренаты Литвиновой, и в «Овсянках». Но в данном случае сами истории очень авторские.
Это удовольствие — представлять, куда ты выплывешь, куда тебя принесет, тем более интересно, когда режиссер фильм без тебя собирает, ты приходишь, смотришь и думаешь: «Ничего себе, приплыли!».
Это всегда интересно, даже если фильм или просто арт-хаусное искусство тебе непонятно, даже если оно не заставляет тебя думать или, наоборот, будит в тебе окаянные мысли, даже если оно тебя раздражает — напридумывали тут! — это уже хорошо, уже замечательно. Это такой адреналин.

Мне кажется, там больше возможностей для метаморфоз...
Они могут быть везде, главное — идея. Ведь это мы сейчас так разделили: арт-хаус, жанровое кино, блокбастер. Это люди так договорились и разграничили. А у всего этого разнотравья, будем так говорить, есть одно общее. Что? Чтобы это было Искусством. Вот самое главное. Все это должно принадлежать или иметь отношение к искусству. Если это не имеет отношения к искусству, то и говорить не о чем, хоть как вы его обзовите. И поэтому вот эти странности, заковыки — все может быть, но должна быть идея, а не просто — а я вот сделаю, а они не поймут, ну и черт с ними, они все идиоты, а я так хочу. Не надо дализма, не надо. Искусство там, где есть смысл или мысль, или ум, поиск. А если нет, это все не искусство, и не арт-хаус, а бред.

	Странный сон (2).jpg Виктор Сухоруков в фильме «Кошечка»

Со Станиславом Говорухиным Вы работали, начиная с картины «Не хлебом единым», потом на «Пассажирке», теперь в «Сердцах четырех». Расскажите про съемки и роль капитана Петра Никитича в картине «Пассажирка»...
Мы ушли в море на месяц, на Канарские острова, звучит немножко богато, олигархически. На самом деле это была большая, тяжелая работа. Мы могли бы снять и на Азовском море, но «Крузенштерн» был зафрахтован к тому времени у Тенерифе, и мы там оказались. И это, конечно, была сказочная экспедиция. Я неоднократно жалел, что не было там вашего брата, надо было просто собрать гвардию журналистов, телевизионщиков — и на недельку туда. Потому что Говорухин сумел собрать огромную команду актеров четырех поколений: там были и Сергей Никоненко, и Роман Мадянов, Сергей Егоров, Сергей Баталов и молодежь. Столько было интересного красивого народа. Марат Башаров прилетал, девчонки наши великолепные, да и сама команда на паруснике «Крузенштерн». Тот, кто побыл бы там с нами, кормился бы репортажами целый год. Но не случилось, никого не было, и тем не менее работа была интереснейшая, и думаю, что и картина получилась такой жаркой, знойной, не только по климату, но и по любви, интриге, какой-то душещипательной, и надеюсь, что на дисках эту картину зритель разглядит и полюбит. Роль там у меня великолепная.
Лида Федосеева, ассистент по актерам, пригласила меня попробоваться на роль кого-то из морских воителей, а Говорухин говорит: «Пусть выбирает любую роль», — и я выбрал капитана. А еще раньше, на пробах «Не хлебом единым», мы с ним побеседовали, сделали фотографии, он меня утверждает. А сам нервничал, неделю ко мне приглядывался уже на съемочной площадке. И я это чувствовал, он мне таким громким голосом многие вещи подсказывает: где отказаться, где улыбнуться, чем пожертвовать, и мне тут интуиция говорила: «Не бойся, смелее, ты будешь ему интересен». И в результате смотрю, как он успокаивается, становится все уверенней. И так сложилась история «Не хлебом единым». И там великолепный сюжет.
Был такой момент. Говорухин задерживался, мы приехали на съемочную площадку, и я предложил Свете Ходченковой порепетировать, мы все отрепетировали, ждем режиссера, и вдруг он входит: «И что стоим, почему не работаем?» Я говорю: «У нас все готово». «Что у вас готово?» «Мы уже порепетировали». «Да, не может быть, ну показывайте». Мы показали сцену со Светой, он выходит из комнатки, курит трубку, смотрит исподлобья. Пауза, тишина, только прожектора свиристят. И вдруг говорит: «Ну что ж, давайте снимать». И снял этот эпизод. Я очень доволен работой «Не хлебом единым».
Видимо, Говорухин примерился своим прищуром к актеру по имени Сухоруков и наверно что-то не доделал, не досказал, поэтому и позвал на «Пассажирку». И уже тогда сказал: «Передайте Сухорукову – пусть выбирает любую роль». Это какое высочайшее доверие, тем более в кино! И я выбрал роль капитана. Потом он спросит: «А что ты, Сухоруков, капитана взял? Степан Дмитрич-то - роль поинтересней будет». И я съерничал: «Степан Дмитричей много, а капитан один». А если серьезно, я согласился на роль из-за эпизода в финале. Я уже говорил, что хотел сыграть роль-метаморфозу. А тут капитан — такой командир, отец, хозяин, и вдруг в конце фильма мы наблюдаем, как он трепетно уговаривает героиню. Он влюблен, он просит руки и сердца и еще чего-то большего, и получает, о Боже, отказ. И помните, там мимолетное, когда я ухожу и прошу, мол, пусть это останется между нами, она говорит — да-да, конечно. Вот эти изюминки — и роли, и биографии творческой, и судьбы.

Какая роль в кино была для Вас, может быть, самой неожиданной или Вас удивившей, или трудной по подготовке — вначале с препятствиями, коллизиями, а потом как цветок раскрылась?
Хороший вопрос. И к Ленину был готов, и к Хрущову, к царю не был готов. Но мы удивляемся все равно часто, когда только получаем первый сигнал, когда звонят и предлагают роль. И мы тут же начинаем примерять ее на себя. Удивительно бывает, но только в момент звонка телефонного или когда делают тебе предложение. И второй шаг — ты уже готовишься к тому, чтобы встречаться, и, уже делая второй шаг, думаешь, хочу или не хочу, буду это делать или нет. Мгновенно мчатся эти мысли, а когда это интересно и неожиданно, еще больше хочется.
Самая ненавистная мне роль, но которую я страшно люблю, это Виктор Иванович в фильме «Про уродов и людей». Самая неожиданная, но которой я дорожу и она по заслугам оценена, и это мой золотой фонд — «Бедный, бедный Павел».
«Агитбригада „Бей врага!“» - я не удивился ей, но когда получил эту роль, знал, что вложу в нее все свои знания, все свои штампы, которыми напитался за советскую жизнь. Я никогда не играл ролей военных, солдат, и вдруг такая ролища. И я вспомнил всех: Георгия Юматова, Валентина Зубкова, Ивана Лапикова, Николая Рыбникова — всех героев моей юности, молодости, советского кинематографа. Я всех туда вложил, а теперь расшифровывайте, где я кому подражал, а я и правда кому-то подражал, кого-то копировал, и в этом ничего плохого, главное, что всё — по сути.
И, конечно, сегодня я удивляюсь роли Брата. Мне легко работалось, я наверно впервые скажу — настолько было комфортно играть эту роль, что даже обед на съемках не мешал. Я это делал легко, сочинял как-то родственно, эта роль не мучила меня, я словно обслуживал Сережу и Алексея, я обслуживал кино, я там даже не играл. В этом году будет 10 лет фильму «Брат-2», и я удивляюсь: десять лет как один день, и любовь к этому фильму настолько сильна, благодарна, настолько внимание к нему широко. Для меня это загадка загадок. Тем и горжусь.

Мне кажется, роль Филарета в «Острове» стоит особняком...
Да. Вот тоже удивительно. Познакомились с Павлом Лунгиным на этом фильме благодаря Петру Мамонову. Не могу назвать роль Филарета и встречу с Лунгиным случайностью, это тоже грандиозное событие в моей жизни. Когда меня пригласили, я так захотел это сыграть! Я понял, что именно в этой роли докажу свою созерцательность, блаженность, юродивость, чистоту, тихость. Тихость — вот главное слово в этой роли для меня. Для меня — взбалмошного, темпераментного Сухорукова. И о том, что победили мы все — и Лунгин, и я, и Петр победил, предлагая мою кандидатуру, и фильм победил, говорит то, что митрополит вручал нам святейшие грамоты, и мы были приняты святейшим Синодом в Троицкой лавре, и то, что я получил за эту роль Золотого Орла и Нику. Эта роль останется для меня в отдельном, прекрасном, просто драгоценном футляре.

	Сынок.-Кадр-001.jpg Кадр из фильма «Сынок»

А роль в картине Ларисы Садиловой «Сынок»?
Картина начинает жизнь свою, трудно пробивается к людям, но в феврале ездили с ней в Роттердам на фестиваль, голландцы картину приняли, ее показывали несколько сеансов при полном зале. Снимаясь, я очень хотел успеха, хотел нового Сухорукова, рассчитывал на более масштабный сюжет, но меня там достаточно. А если говорить о фильме в целом, я вдруг понял, когда уже Лариса показала фильм, и немножко расстроился от того, что перемен во мне не произошло. Вот я с сыном начал и с сыном закончил, перемен не принес в свой персонаж, а надо было принести и убедить в этом Садилову. Хотя эта роль для меня тоже очень знаковая, потому что другие режиссеры увидят такого Сухорукова, который, может быть, понадобится завтра: Сухоруков-отец, Сухоруков-хозяин, Сухоруков-мелодрама.

Что Вас больше всего привлекает в работе и что считаете важным в Вашей профессии?
Игра привлекает. Неважны эпохи, времена, сюжеты, главное — игра. Думаю, для каждого из моих коллег важна игра, это потом она переходит в какие-то внутренние пласты, обретает глубокое содержание, а по сути — только игра. Картежники, фтуболисты, даже летчики рискуют, а риск это из области игры, значит, я играю в летчика. Странный пример привел, но верный. Я берусь за роль, не зная, что из этого получится. Я знаю профессию, правила театрального дела, кинематографические секреты, ремесло мне знакомо, но мне дают роль, и я ныряю в нее, начинаю все сначала. Каждая роль — как омут, куда ныряешь, не зная, где дно, что тебя там встретит. Поэтому главное — игра. Я игрок.

Азарный, увлекающийся игрок. В работе и в жизни?
Да. Единственно что — в игре финал известный, в жизни нет. И я стараюсь не рисковать. Я в жизни такой же азартный, импульсивный, увлекающийся, но знаю, что в жизни финал непредсказуем. Поэтому не играю в карты, не люблю игровые автоматы и все, что будит во мне азарт, вовлекает и сбивает с толку. Я стараюсь этого избегать.

Я имею в виду азарт в хорошем смысле...
Азарт в хорошем смысле всегда существует.

Как Вы думаете, романтическим картинам осталось место в нашей жизни, в жизни нашего кинематографа? Везде боевики, фильмы-катастрофы, экшен, островками арт-хаус теплится и лирика-романтика...
Проведи эксперимент, спроси 10 человек разных и по возрасту, и по характеру: вы, просыпаясь утром, иногда или вообще подходите к окну и смотрите, какая чудесная погода? И если вам ответят «да», этот человек романтик, если «нет», он не романтик. Уверен, 90% опрошенных будут романтиками. Мы все романтики. И когда человек живет надеждой, это и есть романтизм.

Вы романтик?
Безусловно. Если человек мечтает, пусть даже купить машину, он уже романтик. Конечно, когда он платит за покупку, романтизм отсутствует, но мечта об автомобиле, путешествии, обо всем, начиная с какой-то вещи и заканчивая облаками на небесах, это романтизм.
Что касается кино... Почему-то когда-то кто-то понял, что людям нужна встряска, стресс, бомба, но бомба, не лежащая в ящике на складе, а та, что будет вечно взрываться, и чтобы на гребне этого взрыва разлетались в разные стороны не только тряпочки, железо, но и куски человеческих тел. В этом тоже есть романтизм, но дикий, трагический, печальный, по имени смерть – смерть души, смерть жизни, смерть человечества. А есть романтизм – дунул на одуванчик, вот тебе и романтика.
Если говорить серьезно, романтическое кино у нас могут делать, но сегодня, к сожалению, люди почему-то пытаются считать деньги, считают плохо и все-то в убытке, но считают. И пока считают — не до романтизма, как мне кажется. Человек приходит к тебе с экрана с мечтой, с ним что-то происходит, мечта осуществляется. И там, где мечта осуществляется, и есть романтическое кино. Мало делают романтическое кино потому, что, буду субъективен, его надо создавать с таким светлым чувством, не оборачиваясь по сторонам. Его надо делать с огромной любовью к людям.

16 февраля 2010 года, Екатерина Гоголева специально для www.rudata.ru